Хорал [litres] - Кент Харуф

– Ладно, – сказал он. – Забирай деньги.

– Уже забрала, – ответила она. – Будь добр к мальчикам, ладно? Уделяй им внимание. И я хочу, чтобы они звонили мне, чтобы ты разрешал мне говорить с ними. Я хочу, чтобы ты обещал мне, что не сделаешь из этого проблемы.

– Можешь звонить, когда хочешь, – согласился он. – Они тоже могут звонить в любое время.

– И я хочу, чтобы они навещали меня. Спустя время. После того как я устроюсь.

– Думаю, это правильно, – сказал он. – Они этого захотят. Они уже скучают по тебе. Когда ты уедешь, будет хуже.

Он курил и оглядывался в поисках пепельницы, но ее нигде не было, а Элла не встала, чтобы подать ее. Он стряхнул пепел в ладонь.

– Так это все?

– Да, думаю, да.

– Ладно. Тогда я пойду.

Он встал, не говоря больше ни слова, и вышел на парадное крыльцо, а она проводила его и закрыла дверь. Снаружи он стряхнул с руки пепел, а позже вечером привез мальчиков к дому их матери, проехав по городу в старом пикапе с пакетом из-под продуктов, примостившимся между ними, в котором лежали их чистые пижамы; голубые фонари включились на каждом углу, и сам город выглядел тихим и умиротворенным. Он подъехал и остановился перед домом. Внутри горел свет.

– Мама привезет вас утром домой, – сказал он. – И с вами ваши пижамы.

Они кивнули.

– Так что вперед.

– Можно мы позвоним тебе, если что-то потребуется? – спросил Бобби.

– Конечно. Но все будет хорошо. Я в этом уверен. Вы хорошо проведете время.

Гатри с мальчиками сидели в обогреваемом салоне, смотрели на оштукатуренный домик, в окнах которого горел свет. Разок они увидели, как она проходит мимо окна, держа что-то в руках. Островки снега под голыми деревьями во дворе блестели, отражая свет от дома.

– Ладно? – подбодрил их Гатри. – Все будет хорошо. Отлично повеселитесь. Кто знает, может, вы даже возвращаться не захотите.

Он похлопал их по коленкам:

– Шучу.

Но они не улыбнулись. И ничего не ответили.

– Что ж. Вам пора. Мама ждет. Увидимся утром.

– Доброй ночи, папа.

– Доброй ночи, – сказал он.

Они выбрались из пикапа и гуськом прошли по тротуару, постучали в дверь и встали в ожидании, не оборачиваясь на него, а потом им открыла она. Она переоделась после его прихода, теперь на ней было нарядное синее платье. Он подумал, что она выглядит стройной и красивой в раме дверей. Она впустила их и закрыла дверь, а он поехал вверх по Чикаго-стрит мимо маленьких домиков, спрятавшихся в глубине своих узких участков, газоны перед ними пожухли от мороза; в домах горел свет, люди сидели за ужином на кухнях или смотрели новости по телевизору в гостиных, а в каких-то домах люди – он хорошо это знал – уже начинали ссориться в спальнях.

Войдя в дом, Айк и Бобби обнаружили, что она уже накрыла стол в маленькой столовой. Стол был пышным, с зажженными свечами, пламя от них отражалось от бокалов и приборов, а в кухне она готовилась подавать гамбургеры с чили и круглый шоколадный торт, который испекла специально для них. Она хотела праздника.

– Ну же, проходите, проходите, – произнесла она. – Не стойте, как чужие. Снимайте пальто. У меня все готово.

– Мы ели дома, – сказал Бобби, глядя на стол. – Мы не знали, что ты готовишь ужин.

– О. Неужели? – она оглядела его.

Обе руки она держала на спинке стула. Посмотрела на его брата:

– Я думала, вы поедите здесь. Думала, это само собой разумеется.

– Мы можем поесть еще, – сказал Айк.

– Не глупите. Вам необязательно объедаться.

– Нет. Мы еще голодные, мама.

– Правда?

– Да, правда.

– Я голоден, – сказал Бобби.

Они сели за стол и съели приготовленный ею ужин. Им удалось съесть довольно много, пока она рассказывала им о своем решении отправиться в Денвер. Они слушали ее, не перебивая, ведь Гатри уже сообщил им об этом. Она сказала, что хочет, чтобы они вскоре ее навестили, что с ее отъездом всем будет лучше, и им в том числе, пусть даже они пока этого не понимают, ведь скоро она снова сможет быть для них мамой, и тогда, когда ей станет гораздо лучше, они все решат, что делать дальше, ведь они тоже думают, что так будет правильно? Они не знают, ответили они. Возможно, сказали они. Она сказала, что, видимо, этого пока хватит, это самое большее, на что она сейчас может надеяться.

После ужина они играли в блек-джек – она научила их этому год назад. Она подошла к шкафу, открыла свою сумочку и достала монетки, которые они использовали как ставки, решив ради игры, что все монеты будут одного достоинства, даже четвертаки и пенни. Во время игры она сидела напротив них на ковре, ноги в чулках сложены сбоку, платье прикрывало колени. Она вела себя так, будто она счастлива, будто у них настоящая вечеринка, подшучивала над ними, а разок встала и принесла им еще торта с кухни, и они ели его, сидя на полу вместе. Они следили за ней, опустив головы, и улыбались, когда она говорила.

Позже в ванной они переоделись в пижамы и вышли к ней в спальню, забрались в ее постель.

Она тоже разделась в ванной. Расчесала волосы, сполоснула лицо, надела длинную ночнушку, вышла в спальню. Сказала, что постелила им в другой комнате. Но они попросились спать с ней здесь. Можно, только один разок? Они были уже в постели. Она встала возле кровати, глядя на них. Они хотели спать по бокам от нее, но она возразила, что ей будет слишком жарко. Она легла сбоку, и Бобби оказался посередине, а Айк рядом с ним. Лампа в коридоре светила сквозь приоткрытую дверь. Они устроились поудобнее и тихо лежали. Временами по Чикаго-стрит проезжала машина. Они немного поболтали в сумерках.

– Мама, а с тобой все будет хорошо в Денвере? – спросил Айк.

– Надеюсь, – ответила она. – Я бы этого хотела. Я позвоню вам, когда туда доберусь. Вы ведь будете тоже мне иногда звонить?

– Да, – сказал он. – Мы будем звонить тебе каждую неделю.

– А у папы есть твой номер? – спросил Бобби.

– Да, есть. И вы ведь знаете, как сильно я вас люблю? Вас обоих. Я хочу, чтобы вы всегда это помнили. Я буду очень скучать по вам. Но я знаю, что с вами все будет хорошо.

– Я бы не хотел, чтобы ты уезжала, – сказал Айк.

– Я не понимаю, почему